135
©ЧеширКоДаже опустившись к самой линии горизонта, солнце оставалось ярким. Оно лишь слегка набухло и покраснело. Июльское светило не хотело умирать, как и человек, лежащий на земле у самой кромки леса.
Его глаза были устремлены вверх, он смотрел на небо и на секунду ему показалось, что он дома. Небо было везде одинаковым – эта банальная и очевидная мысль внезапно стала для него откровением. Странно, до сегодняшнего дня всё здесь казалось ему чужим – небо, солнце, звезды, деревья и трава. А сейчас всё будто бы сплелось с ним в один большой клубок, он сам будто бы стал частью этого чужого мира и ему стало спокойно.
Но это продлилось недолго. Сознание прояснилось и он, наконец, понял, где находится. Вместе с пониманием к нему вернулись страх, боль и отчаяние. Человек попытался подняться, но тело будто пронзили тысячи ножей и он снова рухнул на землю. Боль была нестерпимой и он даже на несколько секунд снова потерял сознание.
Когда он пришёл в себя, в голове металась всего одна мысль, но она, кажется, заняла всю черепную коробку, не давая места для других. «Он здесь умрёт». Повернув голову, человек осмотрелся. Метрах в пяти от него начинался лес, но это был больной лес – многие деревья были поломаны, а их ветви лежали на земле бесформенными зелёными кучами. Поле, начинающееся за лесом, тоже болело. Оно было изрыто воронками. Там, где должна быть трава, чернела земля, вывернутая наизнанку огнём. Слева от него, метрах в десяти, тоже дымилась одна из ран этого поля. Наверное, этот разрыв и нашпиговал его тело металлом, не оставив на нём ни единого живого места.
Он скосил глаза вправо и страх накрыл его горячей волной. В нескольких шагах от него стоял мальчик лет десяти. Он смотрел на лежащего человека с удивлением и любопытством. Увидев, что его заметили, мальчик сделал пару неуверенных шагов к человеку.
Лежащий хотел крикнуть, чтобы он не стрелял, но только сейчас заметил, что у мальчика нет в руках оружия. Он просто подошёл к нему и сел рядом, скрестив ноги по-турецки. Некоторое время они просто смотрели друг другу в глаза, не произнося ни слова. Наконец, лежащий осмелел и решил первым завязать разговор.
– Вассе.
– Чего? – непонимающе мотнул головой мальчик.
– Вассе... – человек сложил пальцы колодцем и приблизил их к губам.
– А, пить хочешь? Нет вассе. Нихт воды. Сам бы попил, да к ручью уже не пройдёшь. А может и нет уже ручья – вон как всё вспахали.
Немец хрипло вздохнул и закашлялся. Когда приступ прошёл, он снова посмотрел на мальчика.
– Наме?
– Ещё и наме хочешь? – хмыкнул мальчик, – не, еды тоже нет.
– Наме, наме... – немец ткнул себе в грудь пальцем, – Вернер. Вернер Хабек. Ты наме?
– А! Имя? Димка я. Димка Погодин.
– Дьимка...
Немец слабо улыбнулся, пытаясь расположить к себе мальчика, но лицо Димки осталось серьёзным. Лишь искорки любопытства продолжали плясать в его глазах.
– А чего ты здесь лежишь-то? Свои не забрали? Наверное, не любят они тебя, раз оставили здесь.
Каким-то шестым чувством немец, кажется, понял, о чём его спрашивают. Он указал пальцем на дымящуюся воронку и изобразил взрыв.
– Бух! Ай-ай!
– Ну и что? – пожал плечами мальчик, – ты же живой. Нет, наверное, нехороший ты человек. Если бы был хорошим, тебя бы друзья забрали. А раз оставили одного, то получается, что не нужен ты им.
– Их ферште нихт, – поджал окровавленные губы немец, – понимать нет.
Только сейчас Димка заметил винтовку, лежащую на земле в ногах немца.
– Ого. А ну-ка...
Он протянул руку и поднял её, осмотрев со всех сторон. Немец наблюдал за ним с заметной тревогой в глазах. Димка приставил приклад к плечу, зажмурил один глаз и направил ствол прямо на немца.
– Найн! Найн! Шис нихт! – замотал тот головой, пытаясь прикрыть лицо рукой.
– Да не боись, – улыбнулся Димка и отбросил винтовку в сторону, – я убивать не умею. Это только взрослые умеют.
Немец облегченно вздохнул и попытался изобразить подобие улыбки, но окровавленное лицо стало ещё более отталкивающим и жутким. Но на Димку это не произвело никакого впечатления. Он снова уселся на землю.
– Боишься умирать? – спросил он.
– Их ферште нихт, – снова покачал головой немец.
– Боишься, я вижу. А ты не бойся. Чего бояться-то? Раз и всё... Жить страшно сейчас, а умирать нет. А вот ещё скажи – убивать боишься?
Немец молча смотрел на Димку, не зная, что ответить. Он не понимал ни слова.
– Вот убивать страшнее, мне кажется. Видеть, как жизнь уходит из другого человека – это страшно. Вот он ходил, песни пел, чай пил, а потом раз и он замирает, не двигается совсем и дышать перестаёт. Ему-то уже всё равно, он не чувствует ничего, а тот, кто убил – он всё видит, ему страшно. Наверное страшно. Я не знаю – я не убивал. А ты?
Димка ткнул пальцем в немца, потом изобразил нажатие спускового крючка и вопросительно дёрнул подбородком.
– Найн, найн! – замотал головой немец. Было непонятно – то ли он понял вопрос, то ли подумал, что мальчик спрашивает, как он относится к тому, чтобы его застрелили.
– Все вы «найн, найн», а кто же тогда всё это делает? – Димка махнул рукой, – нет, ты не подумай – я тебя убивать не буду. Слышишь? Не буду. Мне такое страшно делать.
Он замолчал и уставился на горизонт, за которым уже скрылось старое и уставшее солнце. Небо в этом месте ещё краснело из последних сил, а с противоположной стороны уже подкрадывалась тьма. Немец попытался повернуться набок, но застонал и снова замер.
– Зачем это всё? – тихо проговорил Димка, бросив взгляд на бурые пятна на разорванной форме немца,– это же больно. Ты так долго сюда шёл, чтобы тебе было больно? Зачем? Если бы мне сказали – иди куда-то, там тебе будет больно, то я бы не пошёл.
Немец судорожно сглотнул и невопад кивнул, соглашаясь с непонятными ему словами.
– А дети есть у тебя? Жена?
Немец снова кивнул, решив соглашаться со всем, что скажет мальчик.
– Жалко мне тебя. Помогу, – мальчик поднялся на ноги, – я санитаров позвал, скоро придут. Слышишь? Санитары придут, помогут тебе.
– Санитета? – услышал немец знакомое слово, – Я, я! Данки! Санитета, я!
– А вот и они, идут уже.
Он посмотрел вглубь чернеющего леса. Немец, собрав силы, повернул голову, проследив за взглядом Димки. Увиденное ужаснуло его, заставив задрожать, кажется, всем телом. Из леса, ровным рядком выходили волки. Их глаза поблескивали в сгущающихся сумерках, пасти были открыты, обнажая алые языки и жёлтые зубы, с которых стекала слюна. Они медленно и неспешно вышагивая, приближались к ним.
– Вольфе. Вольфе, Дьимка! – застонал немец, – гиб мир дас гевер! Дьимка! – кричал он, указывая на отброшенную винтовку, – пиф-пиф! Вольфе!
– Да не бойся, не бойся, – успокаивающе улыбнулся мальчик, – они помогут, больше не будет больно. Говорю же – жалко мне тебя.
С лица мальчика сошла улыбка, он серьёзно посмотрел на перекошенное ужасом лицо немца и шагнул навстречу волкам. Они даже не посмотрели в его сторону, пропустив сквозь свои ряды. Оказавшись на другой стороне стаи, мальчик обернулся.
– Дьимка-а-а-а! – закричал немец, протягивая руку.
– Умирать не страшно, – шепнул мальчик, – я-то знаю.
Последнее, что увидел немец, был силуэт Димки, растворившийся в темноте, будто его и не было. Стая санитаров вплотную подошла к немцу и принялась за свою работу, избавляя от боли и страданий.
yaplakal.com